Через базарную площадь идет полицейский надзиратель Очумелов в новой
шинели и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху
наполненным конфискованным крыжовником. Кругом тишина... На площади ни
души... Открытые двери лавок и кабаков глядят на свет божий уныло, как
голодные пасти; около них нет даже нищих.
- Так ты кусаться, окаянный? - слышит вдруг Очумелов. - Ребята, не
пущай ее! Нынче не велено кусаться! Держи! А... а!
Слышен собачий визг. Очумелов глядит в сторону и видит: из дровяного
склада купца Пичугина, прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака. За
ней гонится человек в ситцевой накрахмаленной рубахе и расстегнутой жилетке.
Он бежит за ней и, подавшись туловищем вперед, падает на землю и хватает
собаку за задние лапы. Слышен вторично собачий визг и крик: "Не пущай!" Из
лавок высовываются сонные физиономии, и скоро около дровяного склада, словно
из земли выросши, собирается толпа.
- Никак беспорядок, ваше благородие!.. - говорит городовой.
Очумелов делает полуоборот налево и шагает к сборищу. Около самых ворот
склада, видит он, стоит вышеписанный человек в расстегнутой жилетке и,
подняв вверх правую руку, показывает толпе окровавленный палец. На
полупьяном лице его как бы написано: "Ужо я сорву с тебя, шельма!", да и
самый палец имеет вид знамения победы. В этом человеке Очумелов узнает
золотых дел мастера Хрюкина. В центре толпы, растопырив передние ноги и
дрожа всем телом, сидит на земле сам виновник скандала - белый борзой щенок
с острой мордой и желтым пятном на спине. В слезящихся глазах его выражение
тоски и ужаса.
- По какому это случаю тут? - спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу.
- Почему тут? Это ты зачем палец?.. Кто кричал!
- Иду я, ваше благородие, никого не трогаю... - начинает Хрюкин, кашляя
в кулак. - Насчет дров с Митрий Митричем, - и вдруг эта подлая ни с того ни
с сего за палец... Вы меня извините, я человек, который работающий... Работа
у меня мелкая. Пущай мне заплатят, потому - я этим пальцем, может, неделю не
пошевельну... Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от твари
терпеть... Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить на свете...
- Гм!.. Хорошо... - говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. -
Хорошо... Чья собака? Я этого так не оставлю. Я покажу вам, как собак
распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих
подчиняться постановлениям! Как оштрафую его, мерзавца, так он узнает у
меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу кузькину
мать!.. Елдырин, - обращается надзиратель к городовому, - узнай, чья это
собака, и составляй протокол! А собаку истребить надо. Не медля! Она
наверное бешеная... Чья это собака, спрашиваю?
- Это, кажись, генерала Жигалова! - говорит кто-то из толпы.
- Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто... Ужас,
как жарко! Должно полагать, перед дождем... Одного только я не понимаю: как
она могла тебя укусить? - обращается Очумелов к Хрюкину. - Нешто она
достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно
быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб
сорвать. Ты ведь... известный народ! Знаю вас, чертей!
- Он, ваше благородие, цигаркой ей в харю для смеха, а она - не будь
дура, и тяпни... Вздорный человек, ваше благородие!
- Врешь, кривой! Не видал, так, стало быть, зачем врать? Их благородие
умный господин и понимают, ежели кто врет, а кто по совести, как перед
богом... А ежели я вру, так пущай мировой рассудит. У него в законе
сказано... Нынче все равны... У меня у самого брат в жандармах... ежели
хотите знать...
- Не рассуждать!
- Нет, это не генеральская... - глубокомысленно замечает городовой. - У
генерала таких нет. У него все больше лягавые...
- Ты это верно знаешь?
- Верно, ваше благородие...
- Я и сам знаю. У генерала собаки дорогие, породистые, а эта - черт
знает что! Ни шерсти, ни вида... подлость одна только... И этакую собаку
держать?! Где же у вас ум? Попадись этакая собака в Петербурге или Москве,
то знаете, что было бы? Там не посмотрели бы в закон, а моментально - не
дыши! Ты, Хрюкин, пострадал и дела этого так не оставляй... Нужно проучить!
Пора...
- А может быть, и генеральская... - думает вслух городовой. - На морде
у ней не написано... Намедни во дворе у него такую видели.
- Вестимо, генеральская! - говорит голос из толпы.
- Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто... Что-то ветром
подуло... Знобит... Ты отведешь ее к генералу и спросишь там. Скажешь, что я
нашел и прислал... И скажи, чтобы ее не выпускали на улицу... Она, может
быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то
долго ли испортить. Собака- нежная тварь... А ты, болван, опусти руку!
Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..
- Повар генеральский идет, его спросим... Эй, Прохор! Поди-ка, милый,
сюда! Погляди на собаку... Ваша?
- Выдумал! Этаких у нас отродясь не бывало!
- И спрашивать тут долго нечего, - говорит Очумелов. - Она бродячая!
Нечего тут долго разговаривать... Ежели сказал, что бродячая, стало быть, и
бродячая... Истребить, вот и все.
- Это не наша, - продолжал Прохор. - Это генералова брата, что
намеднись приехал. Наш не охотник до борзых. Брат ихний охоч...
- Да разве братец ихний приехали? Владимир Иваныч? - спрашивает
Очумелов, и все лицо его заливается улыбкой умиления. - Ишь ты, господа! А я
и не знал! Погостить приехали?
- В гости...
- Ишь ты, господи... Соскучились по братце... А я ведь и не знал! Так
это ихняя собачка? Очень рад... Возьми ее... Собачонка ничего себе...
Шустрая такая... Цап этого за палец! Ха-ха-ха... Ну, чего дрожишь? Ррр...
Рр... Сердится, шельма... цуцык этакий...
Прохор зовет собаку и идет с ней от дровяного склада... Толпа хохочет
над Хрюкиным.
- Я еще доберусь до тебя! - грозит ему Очумелов и, запахиваясь в
шинель, продолжает свой путь по базарной площади.
